Реальность - понятие гротескное, хрупкое, тоньше чем лист книги. Но в ней нет ничего утонченного и она куда хуже того, что вместо нее все чаще и чаще обретает пленник. Ганнибал нарочито избегает понятия "заключенный", и уж тем более старается не называть Уилла по имени даже в собственных мыслях. Пока Уилл обезличен - душевное равновесие доктора Лектера в относительном порядке. Уилл - надпись на визитной карточке, которых у Уилла нет и никогда не было. Не продукт потребления и несколько бездарный потребитель, раз уж на то пошло, но Ганнибал отдает себе отчет касательно собственной пристрастности к тем, кто был далек от его представлений об идеале. Уилл не был свиньей, но и среднестатистическим человеком он тоже не был. К третьей и последней категории относился лишь один человек, и он безмолвно наблюдал за рваной паутиной, коснувшейся стен камеры. За алыми каплями, что словно роса коснулись тончайших нитей. Что бы профайлер не говорил, эти тонкие материи он практически контролировал. К сожалению, частенько без помощи Ганнибала.

Лектеру интересно, к какой категории в итоге придется отнести бывшего пациента. Уилл мог быть груб. В словах, но не в поступках. Мог преподнести себя как социально интегрированного, но не делал этого. Уилл мог стать тем, кем его желают видеть - он должен был стать - но ему милее собственная реальность, с колкими видениями и острыми рогами; рыбалкой с девочкой Хоббс и последующим убийством последней. Как только терапия завершилась, видения не исчезли - доктор Лектер уверен в этом. Он смог их усилить, и он сможет не побороть их, но помочь Уиллу увидеть в них красоту - вполне. Если Грэм согласен эту реальность подкорректировать.
...Реальность слегка треснула, когда Ганнибал обрелся у чужой камеры.

- Здравствуй, Уилл.

Странное создание человек. Месяц назад - самолично отправил Уилла сюда, прекрасно зная, чем все закончится, и даже рассчитывая на это. Расчет всегда оправдывается, невинный всегда отправляется на электрический стул или пожизненное заключение, невольно покрывая настоящего монстра, практически уверенный в своей виновности или в виновности Ганнибала. Будь то Чесапикский потрошитель или Флорентийский монстр - между ними было что-то... общее.

Между обеими сторонами, которые столкнулись еще и так - в государственной лечебнице, среди прочих, что попали в камеру вполне заслуженно и без шанса выбраться на свободу. Как говаривал доктор Чилтон, в своей непровзойденной коробящей манере - "отсюда лишь вперед ногами" - и Ганнибал, невзирая на недовольство подачей, был вынужден признать его правоту. Что же, иногда и Фредерик говорил здравые вещи. Иногда Фредерик подавал неплохие идеи, хоть и не был в состонии здраво оценить свой вклад в развитие фармацевтики, за инновациями которой следил доктор Лектер.

Он болезненно сдвинул брови, выражая неодобрение едва ли удачной шутке Уилла.
- Интересно, о чем ты думал до моего прихода. - Аккуратно придвинул стул, усаживаясь напротив. - Полагаю, беседа с миссис Пернелл не задалась?
Предупреждая вопросы:
- Джек сказал, что она хотела с тобой поговорить, - Лектер позволил себе тень хмурой улыбки. - Кейт Пернелл не отличается деликатным подходом.

Хуже фанатиков от правоохранения могут быть лишь фанатики от религии. Оба явления Ганнибал находил забавными в той же мере, что и вульгарными, тормозящими развитие и, что немаловажно, эстетику того, что он пытался передать в своих произведениях, независимо от того, дышали они или же были запечатлены карандашом. Будь на то ее воля, Церковь сожгла бы его на святом огне, но почетная лента от "Гринпис" украсила его венок посмертно.

- Тебе предложили пожизненное заключение или смертную казнь, - миссис Пернелл не страдала тягой баловать подозреваемых. Учитывая, что ей и Джеку грозили обвинения в халатности, а то и в государственной измене, это неудивительно. - Видимо, ты все же выбрал последнее.

"Убийце-психопату" явно не пошло на пользу вынужденное заключение. Он и раньше отвечал агрессией на дружеский тон, еще более явной агрессией - на тон участливый, но Лектер льстил себе уверенностью, что в собственном исполнении дружба и участие не вызывали у пациента привычной реакции. Во всяком случае в последние дни перед заточением.
- Ты слишком строг к себе, Уилл.
Еле заметно растянул уголки губ точно зная, что профайлер почувствует издевку - тонкую, словно нить паутины, как и все, что плел Ганнибал. Муха не видит сетей, пока не угодит в них. Уилл не замечает иронии психиатра, пока не сталкивается с ней напрямую при обстоятельствах, далеких от понятия забавы. Стало быть, уже прошла первичная ошарашенность профайлера, испарилась надежда на то, что доктор Лектер способен оказать реальную, осязаемую поддержку - на этот раз не в своей неповторимой манере, но средствами, которые одобрит общество, утянутое в корсет норм и рамок.
- У тебя есть полное право злиться на меня, - доктор Лектер добавил в ровные интонации нотку вины, - в факте твоего заточения есть и мой вклад, но, невзирая на твои обвинения, я могу с уверенностью сказать, что не убивал Эбигейл и уж точно не ел ее. Ты можешь уверить остальных в том же так, как уверил себя?

Один : один. Играет с огнем и осознает это; играет словами, подтекст которых у кого-то вызовет недоумение, а кого-то заставит захлебнуться негодованием. Говорит чистую правду - недоказуемую правду, умело прикрытую пеленой недосказанности.

- У каждого хирурга есть свое кладбище; у каждого психиатра есть свой неразгаданный диагноз, - он слегка склонил голову. Тон, объясняющий все, разом обесценивая попытки атаки. В одном экс-пациент прав: нечасто Лектер жертвует своей репутацией, но то было невысокой ценой. - Поэтому нет, я не боюсь.
Он пытается надавить? Запугать?
Спровоцировать.
Доктор Лектер бесшумно поднялся со стула, делая пару шагов вперед, но не пересекая ограничительную линию.
- Несмотря на случившееся, я продолжаю верить в тебя, Уилл. Всегда верил. Чтобы закрепить эту веру тебе достаточно протянуть руку и, можешь быть уверен, она не будет отвергнута.

- Моя вина в том, Уилл, что я упорно не желал замечать очевидное, - заключенный прильнул к решетке, Лектер остался статичен. - Я не верил в то, что ты способен на то, в чем тебя обвиняют, и когда факты нашли подтверждение, почувствовал, что все это время цеплялся за мираж. Словно у меня из-под ног выбили твердую почву и оставили на милость стихии. Я чувствовал, что подвел тебя, подвел Джека. Представляешь, каково это?
Болезненное движение бровей, короткий взгляд в сторону, изучая место впайки прутьев в кирпич, на долю секунды - разграничительную линию под ногами, прежде чем поднять глаза на Уилла. Существуй номинация "сочувственное выражение лица, даже когда собеседник далек от состояния, вызывающего жалость", доктором Лектером было бы сорвано гран-при.
- И представь мое облегчение, когда было обнаружено еще одно убийство в стиле Потрошителя, которое обвиняемый не мог совершить ввиду самого неоспоримого алиби - нахождение в тюрьме. Да, это приободряет, не спорю. - Голос слегка снизился, едва ли предательски дрогнул: в это воплощение искренности и растерянности поверит кто угодно, даже сам Ганнибал. - Я мог бы признать то, что Эбигейл стала твоей жертвой, единственной настоящей жертвой из всех, которых тебе приписали, но, повторюсь, она не допустила бы этого. Мы хорошо знали ее - мы оба.

Перефразируя их первую беседу, Уилл видел суррогатную дочь хрупкой чашкой, и только Лектер знал, насколько прочен этот тонкий материал. Эбигейл гнулась, но не ломалась; сливалась с толпой и оставалась индивидуальностью - она знала о своей уникальности, психиатр лишь закреплял в ней уверенность и не более того.
- Пусть ты схватился не за тот конец, но я не могу пропускать твои слова мимо ушей. Если ты чувствуешь, что я связан с тем, кого вы ищете, значит, так оно и есть, - мгновение на то, чтобы визави среагировал: словом, взглядом, недоумением. - Быть может это мой пациент, Уилл? Или кто-то, кто приходил ко мне домой, некто, с кем мы связаны - друг, коллега, сотрудник Бюро?
Еще несколько секунд, чтобы добиться того особенного блеска в глазах. Уилл рассказывал, что это больше похоже на золотое сечение, постепенно раскрывающее всех и вся, чем на вспышку озарения. Никакого гения, простая логика и умение видеть мелочи, собирая их воедино. Почти дедукция, немного мистики, много сочувствия - совершенное строение разума, порядком огрубевшего от работы в Бюро, починки лодочных моторов и беспрестанного одностороннего вколачивания основ криминалистического психоанализа в головы не особенно одаренных студентов.
Невероятно развитому воображению Уилла было тесно в Волф Трап, в стенах академии, в неумело подогнанных костюмах. Оно находило отдушину на местах преступлений; кровавые, а то пикантные подробности, не щадящие и здравый рассудок, будоражили чрезмерно расширенное сознание профайлера, но тот не обладал даром смотреть на вещи широко, с пониманием и осознанием - так, как умел доктор Лектер. Зато Грэму достался другой дар - чистая эмпатия, умение сопереживать и чувствовать чужую боль как свою. В этом заключалась его глубоко личная трагедия и элегантность. К сожалению, в этих стенах элегантности не было места, зато было где развернуться трагедии, но Ганнибал признавал эти два понятия только в союзе.

- Если я все же тот, кем ты меня считаешь, то какой мне резон делать то, что делаю? - еле заметное приподнятие бровей. Если давить, то не только на эмоции, но и на логику. - Зачем мне желать оправдания того, кто может быть наказан за преступления Потрошителя, будь они моими?