- Неконтролируемые эмоции приводят к хаосу, - невозмутимо произносит Марго, задумчиво обводя взглядом плотные шторы в кабинете доктора Лектера. Бледные лучи солнца, пробиваясь сквозь жаккардовую ткань, освещают её уставшее, но по-прежнему равнодушное лицо. Женщина, украдкой взглянув на улицу и глубоко вдохнув, продолжает. - Позволить им править? - с лёгкой иронией переспрашивает она, оборачиваясь к своему терапевту. - Тогда нож в моих руках станет таким же непредсказуемым, как и мой брат.
С тех пор, как Мэйсон, прикрывшись совершенно нелепым предлогом, отправил свою сестру на регулярные сеансы психотерапии, беспросветная жизнь Марго стала окрашиваться в более светлые тона. "Нелепым предлогом" была своеобразная странность сестры, которую всё семейство хором списывало на род их деятельности, а светлые тона в тёмную гамму биографии леди Вёрджер подмешивал, как ни удивительно, доктор Лектер. Он уловил её тайное желание избавиться от старшего брата, и женщина, будучи прекрасно осведомлённой во всех тонкостях отношений между врачом и пациентом, решила раскрыть перед ним свои карты. "Бешеных собак усыпляют" - сакраментальная фраза, положившая начало доверительным отношениям между ней и её терапевтом. Не согласись он с ней тогда, Марго бы плотно сомкнула губы и до последнего хранила молчание, каждодневно возвращаясь домой в ожидании очередной порции мартини, разбавленного её собственными слезами. Однако её услышали, ей предложили помощь, и женщина предпочла ею воспользоваться.
Бешеных собак усыпляют. Усыпляют, заботливо поглаживая по холке перед тем, как вонзить иглу в дрожащую шею; усыпляют, неотступно следя за тем, как яд расползается по жилам животного,  и оно замирает, дёрнувшись в предсмертной агонии; усыпляют, так как это - единственное средство против тех, кто отравляет чужие жизни.
И когда настанет время, её рука больше не дрогнет.
- Есть вещи, которые нельзя доверять другим, - Марго усаживается в кожаное кресло напротив доктора Лектера и аккуратно кладёт ногу на ногу, - Что-то личное, что должно принадлежать только тому, кто будет воплощать план в жизнь.
Ей нравится эта игра. Леди Вёрджер не лукавит, но и не торопится рассказывать всё сразу. Пара наводящих вопросов поможет ей скорректировать ход беседы, проанализировать собственные возможности и учесть пожелания врача. Он на её стороне, но кто знает, что скрывается за этой доброжелательностью? Не всякий терапевт способен поступиться морально-этическими принципами и так легко говорить об убийстве, пусть даже это и будет убийством того, кто с лихвой достоин подобной участи.
Да, убить Мэйсона должна именно она, и делать это нужно расчётливо и хладнокровно. Ещё более расчётливей и хладнокровней, чем тогда. Марго часто раздумывает над причинами своего промаха, и всё чаще эти причины сводятся к тому, что когда-то её брату удалось сковать свою сестру узами той самой болезненной привязанности, которая непременно даёт о себе знать в момент реализации потенциальной вендетты. Стоит лишь на секунду позволить себе вспомнить о прошлом, о радостных минутах (коих было немного, но они всё же были), проведённых с Мэйсоном, как лезвие ножа резко рассекает пустой воздух, а затем падает на пол, ударяясь о паркет и разбиваясь на сотни полузвучий. Вёрджер-старший, воспользовавшись моментом, грубо хватает правую руку своей сестры и отводит её за спину. Раздаётся неприятный хруст, и вот уже на следующий день Марго на удивление спокойно и невозмутимо беседует со своим психотерапевтом.

Что он должен сделать?
Дать ей шанс.
О, Марго может быть сильной, очень сильной. Кровь застынет на свежих порезах, зарубцуются шрамы, оставляя за собою лишь бледные полоски неровной кожи, утихнет боль, стекая по её щекам тонкой струйкой солёных слёз, но она останется жива. Она уже с детства танцует танго со смертью, позволяя её болезненному дыханию дотягиваться до своего лица, и знает наверняка - этот танец не прекратится просто так. Она будет снова и снова выделывать эти таинственные па, будет исчезать в густой черноте плотных замшевых кулис, будет падать и подниматься вновь, изящно взмахивая бледными запястьями, на которых красуются, чуть поблёскивая в театральном свете, рубиновые капли. Покуда смерть не скажет "довольно!". И ведь она не скажет.
Она может подавить в себе слабину. Но сперва нужно, чтобы слабину показал Мэйсон.
- Вся наша семья защищает моего брата, - Марго внимательно смотрит на своего терапевта, и, чуть помедлив, тихо добавляет, - Он мог утратить человеческий облик, он утратил его уже давно, но публика слишком любит грешников на покаянии. Хочу ли я стать одним из них? Скажем так: я могу. Но ещё не время.
Рука дрогнула в подходящий момент. Как же она не видела этого раньше?
Доктор Лектер поймёт причину её внезапного "нет". Она не отступает, да и не отступится, но вторая попытка случится лишь тогда, когда женщина окончательно убедится в рациональности своего поступка. Чудовище, коим был Мэйсон, заслуживало собачьей смерти во всех её проявлениях, но даже умерев, оно заберёт с собою всё, что так никогда и не принадлежало Марго. Состояние Вёрджеров. Завещание, составленное их отцом, чёрным по белому наделяло правами наследника лишь члена семьи мужского пола. Угловатый росчерк букв на жёлтой пергаментной бумаге весьма лиричным образом лишал её всего.
Сосредоточенно сведя руки в замок и выпрямив спину, мисс Вёрджер возобновляет свой монолог:
- Послушание - одна из форм подчинения. Смерть тоже, - она не спешит принимать сторону своего терапевта. Ей хочется понять его мотивы, самой заглянуть в душу к тому, кто заглядывает в душу к ней, но в то же время она прекрасно понимает, что не сумеет этого сделать. Можно сколько угодно топтаться вокруг одной темы, сплетая слова в замысловатое кружево, но вопросы, родившиеся из этих хитросплетений, непременно вернутся к ней же. Он из тех людей, кто вынуждает говорить правду. И пациент говорит её, но вовсе не из-за тонкостей врачебного этикета. Правда хочет быть услышанной. А доктор Лектер готов её принять. - Но смерть не оставляет шансов.
Марго умолкает. Да, ей нужно это наследство, ибо она заслуживает его больше, чем кто-либо.
Как чувствует себя птица, чьи крылья измазаны липкой нефтью? Что думает осуждённый на смертную казнь, оказавшийся за решёткой не по своей вине? А как чувствует себя человек, с детства выращенный среди довольства и роскоши, и терпевший всякого рода моральные и физические унижения только потому, что ему некуда идти?
Ответ прост - как Марго Вёрджер.
Но состояние не достанется ей просто так. Её собеседник совершенно верно спросил мисс Вёрджер об алгоритме. Любое конечное действие требует тщательной планировки, а планировка женщины теряется в диссонансе её мыслей. Цель становится блёклой, размытой, и, каким бы сильным ни было желание Марго достичь её, она постоянно ускользает из её рук. Теперь она видит и это.
- Я ценю ваше беспокойство, доктор Лектер, оно действительно важно, - и, произнося эти слова, мисс Вёрджер говорит ту самую правду, которая давным-давно жаждет быть услышанной, - Но мне нужно, чтобы Мэйсон оставил после себя этот шанс. Ведь иначе все мои старания окажутся напрасными, не так ли?

- Что же случилось с той пациенткой? - Марго, чуть дёрнув бровью, задаёт вопрос из разряда риторических.
Всем известно, что становится с "жертвами домашнего насилия" при внезапном прекращении терапии. Они смиряются - подставьте сюда всевозможные варианты, от самых миролюбивых до самых жестоких, -  с обстоятельствами. Так или иначе. В одном случае их продолжает преследовать иллюзия семейного счастья, в другом - та же иллюзия, демонстративно утирая с лица фальшивые слёзы, приносит им на кладбище цветы. И шаг к любому из этих вариантов - то самое библейское смирение, превращающее человека из человека в сломленную безвольную жертву.
Но мириться со своими обстоятельствами леди Вёрджер не хочет, да и не будет.
- Вы правы, - женщина согласно кивает. - Мэйсона мало волнует моё психическое состояние. Он хочет, чтобы его действия оценил тот, кто не сумеет им противостоять. Вероятно, он ошибся.
Если бы доктор Лектер относился к тем психотерапевтам, святая цель жизни которых заключалась в пассивном выслушивании чужих проблем, то он, как и было озвучено, попросту прекратил бы сеансы. Все те, кто прежде был в курсе положения дел Марго - разумеется, по большей части это касалось членов её семьи - выражали своё к этому отношение исключительно сентиментальными порывами. А как известно, сентиментальность равноценна жестокости, так как она не подразумевает ответного действия. Можно вздыхать, смотря на то, как ей перебинтовывают очередную сломанную конечность, и в то же время размышлять о погоде.
Впрочем, так они и делали. Все, кроме её нынешнего собеседника. Он проявил участие, переведя категорию сентиментальности в категорию сострадания.
- Человеческая этика предписывает относиться к другим так, как хотелось бы, чтобы они относились к вам. - В свете подобного высказывания Вёрджеру-старшему уже давно полагается покоиться в семейном склепе. Однако ж нет, её брат по-прежнему живее живых и безнаказанно продолжает относиться к другим так, как считает нужным. - И я хочу отплатить Мэйсону той же монетой. Нет, опускаться до его уровня я не стану. Но смерть от лезвия ножа была бы слишком милосердной.
Так вот, категория сострадания. Та самая, что подразумевает ответное действие.
Взгляд женщины, плавно обведя контуры лица доктора Лектера, возвращается к окну, занавешенному жаккардовыми шторами. Ей хотят помочь, и пусть это будет аксиомой. Есть ли смысл искать тайный умысел, когда его может и не быть вовсе? Разве прогадает она, если примет эту помощь? Ей не хватает последовательности, вероятно, силы духа тоже, однако, быть может, она отыщет их в себе, если прислушается к данным ей советам? Игра уже начата, и отступать некуда. Позади лишь смерть. Впереди - тоже. И только Марго имеет право сегодня решить, чьей она будет.
- Поэзия помогает людям постичь себя,- она вновь оборачивается к собеседнику и вздыхает с долей облегчения, присущей людям, решившимся отправиться навстречу желанной цели. - Терапия тоже. Вы видите, что мне нужно. Дурные воспоминания позабыть проще, чем сломанную жизнь, не так ли?

Отредактировано Margot Verger (19th Jul 2015 00:38:36)